«Здесь было людно. Человек пятьдесят в оранжевых комбинезонах – полугодовая смена – стояли у лееров и курили, разглядывая проступающий сквозь туман остров. Ино-гда кто-то из рабочих шутил, нюхал воздух, отчетливо пахнувший серой, и указывал па-пиросой в сторону берега. Остальные смеялись, но невесело – им предстояло провести шесть месяцев на фабриках, производящих германий, на зольных отвалах, на конденсато-рах золота, в очистных забоях и шлаковых полях. А некоторых ждала дорога на Кудрявый – жемчужину Северных Территорий, место, где из палящего дыхания бездны выпаривал-ся драгоценный и незаменимый рений. И те, кто стоял, курил и смеялся в этот вечерний час на палубе «Каппы», знали, что домой вернутся далеко не все, а те, кто вернется, оста-нутся калеками – с силикозными легкими, с распухшей печенью, полуслепые, с лицами, съеденными саркомой. Но те, кто переживет эти полгода, до скончания дней своих будут обеспечены: едой, водой, борделями, медициной, неотчуждаемым клочком земли, на ко-тором он сможет вырастить дерево, на котором он умрет счастливым .»

«Но мэр, разумеется, уже не слышал. Он добавил себе в чай еще одну порцию эрзац-сахара, вздохнул и, не слушая меня, принялся подготовленно жаловаться: национальный состав ему совершенно безразличен, да и едут сюда только китайцы, а разбираться в от-тенках китайского… материала он просит его уволить, три китайца разговаривают и друг друга не понимают, это всем известно. Корреляции между выработкой нормы и этниче-ской принадлежностью рабочего лично им не выявлены, и он повторяет – на все это ему глубоко наплевать. А вот на что ему не наплевать, так это на то, что Департамент тяжелой промышленности раз за разом присылает не рабочих, а каких-то неуемных обжор, кото-рые жрут гораздо больше, чем трудятся. Он трижды подавал в Департамент предложение подвергать всех заключивших контракт китайцев принудительной резекции желудка, но его записки остаются безответными, обжоры прибывают целыми сухогрузами, а снабже-ние год от года все хуже. Каждому рабочему полагается по два белковых концентрата, на самом же деле до потребителя доходит всего один, второй же капитаны сухогрузов спи-сывают под предлогом гнили и продают на черном рынке в Южном, недостаток же пита-ния приходится компенсировать соленой черемшой. Да и качество тех белковых концен-тратов оставляет желать лучшего: рацион несбалансированный, откровенно дрянной, у рабочих и у технического контингента непрекращающиеся расстройства желудка (непри-лично сказать, но его заместитель – мэтр Тоши, достойнейший муж, – вынужден пользо-ваться пластиковыми подгузниками, а он, между прочим, давно не мальчик). А в опрес-нителях черви, там нужно менять кассеты раз в декаду, а их не хватает, поэтому кассеты меняются раз в три месяца, и приходится давать рабочим скверную воду, от которой чер-ви заводятся внутри самих рабочих. С барбитуратами ситуация просто катастрофическая, их не поставляют скоро уж год, приходится компенсировать их отсутствие повышением норм выработки, потому что если не повышать нормы, то рабочие начинают собираться в бараках и рассуждать вслух. Но если повышать нормы, то амортизация рабочей силы рез-ко возрастает, в результате чего под конец контрактного срока резко падает производи-тельность труда, а аварийность на производстве, напротив, увеличивается, на обогати-тельных же фабриках задействовано сложное оборудование, и если, к примеру, в сепара-тор падает какая-нибудь китайская образина, то после этого сутки сепаратор приходится чистить, а брикеты на повторную переработку…»

«Я сразу поняла, почему пахнет едой, – рядом со входом располагалась жестяная ку-рильня, в которой тлели угли, засыпанные мелко настроганными китовыми ребрами. Это они производили тот самый едкий дым с привкусом жареных костей, который меня и смутил. А еще я поняла, зачем нужен этот дым – половина помещения была завалена людьми, и дым производил двойное действие: насыщал присутствующих и сбивал дур-ной запах, от этих самых присутствующих распространявшийся. Люди, наполнявшие по-мещение, были одеты очень и очень по-разному: в оранжевые лохмотья, оставшиеся от рабочих комбинезонов, в рубища, связанные из пластиковых мешков, в резиновые бушлаты и другие одежды, которые трудно было распознать. Они сидели на полу, лежали на полу, некоторые находились в странных позах – полувисели, ухватившись за стены, опирались на палки и костыли, скрючивались в тележках, они были больны, голодны и полумертвы, а некоторые, кажется, и мертвы. Глядя на мертвых, я поняла и третье назна-чение дыма – вдоль стен тянулись многочисленные норы, из которых то и дело в нетер-пении высовывались крысиные морды, а едкий угар, растекающийся по полу экклесии, не давал им накинуться на добычу. Впрочем, они с удовольствием полакомились бы и живыми .»

«Если закрыть глаза на обильное китайское население и нищету, Холмск мало чем отличается от безобразных приморских городков, во множестве разросшихся в последнее время в наших западных префектурах. Порт и прибрежная индустриальная полоса, за ней жилой сектор, затем холмы с домами подданных первых категорий. Город густо и сверх ожидания населен, смраден и тесен, в нем не видно следов использования электричества, дороги скверны, движение бессистемно, что, однако, не препятствовало нашему продви-жению, – встречные китайцы расступались, снимали шапки и кланялись, а если кто умудрялся зазеваться, рикша загодя предупреждал его свистком.»

«Впрочем, жизнь все равно была прекрасна: соседи тут очень разные жили – слева возчик Непальцев, во дворе стояла его телега, а в конюшне вздыхали и фыркали два тяжеловоза – Моня и Бурый; справа квартировала интеллигентного вида женщина, о месте работы которой взрослые говорили шепотом. Позже пришлось догадаться, что она была сотрудником НКВД, и вот она то… Но нет, еще не тогда… Аж до девяти Мишиных лет жизнь все таки была прекрасна: папа брал его в экспедиции в Голодную степь, Ургенч, Кызыл Кумы… Целый месяц накануне папиного ареста они прожили в кишлаке Гайрат под Шахризябом.
Собственно, папу и взяли прямо оттуда, из палаточного лагеря геологов… И когда Мишу отправили домой, в Ташкент, выяснилось, что и возвращаться то некуда: накануне ночью арестовали маму. Дело в том, что родители оказались шпионами, а Миша и не догадывался об этом, и очень их сильно любил. Когда за мальчиком явились из детприемника, он исчез – скорее от жгучего стыда, чем от страха, и до самой зимы толокся в таборе беспризорников на берегу Салара, куда горожане старались не появляться.
»

«Мосеич, сощурив ядовитые свои глаза, закурил трубку.
- Сорвалось, - сказал он. - Всем трем голубкам свернута шея!
- Что с Верой? - крикнул я.
- Королева под крепким запором, хоть и не в круглой башне, но едва ли сбежит. Старый король с большим вкусом воскресил этой ночью рождение Афродиты из пены морской при участии рыжей Марфы .
- Что решил он для Веры Эрастовны?
- Нечто вам приятное. Выдать ее немедленно за князя Нельского. Он вдвое старше, и молодой утешитель будет хорош...»

«Почти все участники этих демонстраций были арестованы и приговорены к различным срокам тюремного заключения.»

«Безграничный полицейский произвол в сельских местностях дополнял картину полного политического и экономического бесправия крестьянского населения.»

«Тысячи пролетариев были увезены на каторжный труд в Германию, попали в так называемые батальоны принудительного труда, тюрьмы и концентрационные лагеря .»

«Эта пассивная форма сопротивления часто перерастала в активную - в вооруженные выступления крестьян отдельных деревень против германских реквизиционных команд. По сообщениям крейсгауптманов, изъятие продуктов у местного населения стало невозможным без участия солдат. Юшинтский крейсгауптман доносил, что реквизиции часто вызывают волнения среди крестьян 42 . С оружием в руках выступили против оккупантов жители деревни Самантоняй, Укмергского района (весна 1917 г.), и села Гиркальнис, Расейняйского района (летом 1916 г.). Карательный отряд учинил в этом селе расправу, в результате которой "почти вся местность была опустошена" 43 .»

«Тюремные книги, содержащие данные о русских военнослужащих, попавших в руки оккупантов и приговоренных военно-полевыми судами к смертной казни или к длительному тюремному заключению, показывают, что это были главным образом рабочие и крестьяне. Среди этих заключенных было немало рабочих из самой Литвы и Курземе 56 . Среди русских военнопленных были и лица, дезертировавшие из русской армии, не желавшие служить царизму в империалистической войне»

«Но уже в конце того же месяца пришлось выделить дополнительно 11-й полк егерей для подавления нараставшего в крае сопротивления. В 1917 г. германские власти вынуждены были посылать против боровшегося литовского народа новые военные силы 67 .»

«В результате совместных действий полиции, жандармерии и четырех эскадронов драгун против вооруженных отрядов в Биржайском крейсе в течение 1917 г., кроме убитых на месте, было схвачено 279 чел., в том числе 47 бывших военнослужащих русской армии.»

«(Как теперь установлено, т.т. Маленков, Каганович и Молотов несут персональную ответственность за необоснованные массовые репрессии в отношении партийных, советских, хозяйственных, военных и комсомольских кадров и за другие явления подобного рода, имевшие место в прошлом. Они рассчитывали путем захвата ключевых позиций в партии и государстве скрыть следы своих прошлых преступных действий и отвести от себя ответственность за ошибки, извращения и тяжкие нарушения революционной законности в период их прошлой деятельности).»

«Несмотря на то, что митинг проходил под усиленным наблюдением полиции и среди собравшихся были десятки переодетых шпиков , в связи с чем нельзя было открыто говорить о задачах рабочего класса или упоминать о большевиках, все выступления и зачитанный наказ были выдержаны в большевистском духе.»

«Было решено призвать рабочих к забастовке в знак протеста против кровавых репрессий царского самодержавия в отношении революционных матросов и солдат45»

«Полицейские встретили демонстрацию 9 декабря дубинками и мечами. Несколько студентов было убито, многие тяжело ранены и более 40 человек арестованы. Однако эти репрессии не запугали студентов. 16 декабря состоялась новая демонстрация, в которой приняли участие около 30 тыс. студентов и несколько тысяч человек горожан. При разгоне демонстрации полицией было убито 10 студентов, ранено 300 (из них 70 тяжело). Многие были брошены в тюрьму38»

«Контрреволюционеры разоружили революционно настроенные воинские части, расстреливали большевиков и работников Советов, чинили насилия над трудящимися54 .»

«В ряде городов демонстранты подверглись избиениям и расстрелу со стороны японской полиции и оккупационных войск. На следующий день начались массовые аресты коммунистов и активистов профсоюзов.»

«Перепуганные царские власти обрушились на рабочих новыми репрессиями. Профсоюзные организации были разгромлены. Снова начались массовые аресты.»

«Черная сотня вместе с переодетыми полицейскими напала на собравшихся, подожгла здание управы, зверски избивала участников собрания. В этот же день войска расстреляли рабочий митинг во дворе Морозовской фабрики.»

«В партийных и советских органах появились бесчестные карьеристы, стремившиеся выдвинуться с помощью репрессий против преданных делу социализма партийных, советских, хозяйственных, военных кадров. Под видом усиления бдительности карьеристы сеяли в рядах партии подозрительность и неуверенность.»

«Выдвигая вопрос о борьбе с культом личности И. В. Сталина, ЦК КПСС исходил из того, что культ личности противоречит природе социалистического строя и превращался в тормоз на пути развития советской демократии и продвижения советского общества к коммунизму.»