Вернуться к тезаурусу

Угрозы обществу – Общественному единству – Рост асоциального поведения

Фрагменты:

Документ: В Уфе однорукий мужчина напал на трех женщин
2019 г.
Тип дискурса: Новостной
«В Уфе задержали однорукого грабителя. Вчера он напал на трех женщин.
Как сообщили в МВД республики, на улице Братьев Кадомцевых мужчина с арматурой ударил 22-летнюю девушку, которая выходила из магазина, и забрал у нее пакет с продуктами. Через 20 минут во дворе дома по улице Рихарда Зорге он напал на 51-летнюю женщину и отобрал у нее телефон. От пакета и мобильного инвалид сразу же избавился.
Третьей жертвой грабителя стала 20-летняя девушка. Пытаясь забрать у нее телефон, мужчина повалил уфимку на землю и стал избивать. Его спугнули работники ближайшего магазина. Покидая последнее место преступления, инвалид уронил куртку. Через какое-то время он вернулся за ней, и тогда его задержали сотрудники того самого магазина.»
Документ: Заххок. Роман
Владимир Медведев, издание 2017 г.
Тип дискурса: Художественный
«Покойный Гиёз во двор босым вылетает. С дэвом из-за сапог драться — честь ро-нять. За золотые ворота выходим. На улице народ толпится. Женщины и старики. Видят нас, волнуются, вздыхают. Позади народа аскеры стоят, боевики. С автоматами.
«Здесь стойте», — Занбур командует, нас к забору пихает.
Потом золотые ворота открываются, Зухуршо выходит. Вах! Я глазам не верю. Зухуршо в камуфляж одет, на плечах у него огромная змея лежит. Как шарф, который аф-ганцы на себя накидывают. Змея голову вытягивает, вперед смотрит. Хвостом шевелит. Змея в серых и черных пятнах, и камуфляж у Зухуршо тоже серо-черный, пятни-стый. И кажется, что змея из плеч у него растет. Стоит Зухуршо, перед народом красуется. Ноги широко расставлены, голова высоко поднята. Змей на плечах шевелится. Потом смотрю, военный мужик со стороны подходит. Впереди всех встает, подбоченившись...
»
Документ: Жених и невеста: роман
Ганиева Алиса Аркадьевна, издание 2015 г.
Тип дискурса: Художественный
«...Свежие поселковые новости.
– Что, Русик, скажи, Халилбека все-таки посадили? Сидит?
– Еще как сидит! В той самой тюрьме, которая в нашем поселке!
– Надо же! До сих пор не верю!
– И наши не верят. Никто не верит. Боятся, ждут, что его вот-вот выпустят, коллек-тивные письма пишут в защиту.
Да, Халилбек был той еще птицей. Он не имел ни одной официальной должности, но при этом контролировал недвижимость в поселке и городе и чиновников всех мастей. Он являлся одновременно во все кабинеты, издавал собственные книги по благоустрой-ству и процветанию всего мира, командовал бюрократами, якшался с бандитами, нянчил младенцев в подопечных больницах, кружил головы эстрадным певичкам и только боль-ше полнел и здоровел от множащихся вокруг темных слухов. Без ведома Халилбека никто в округе не решался купить участок, открыть кафе, провести конференцию. Он вникал в дела, казалось бы, самые мелкие и вместе с тем стоял, если верить молве, за главнейшими рокировками, пропажами и судьбоносными решениями. Отец Марата когда-то знал Ха-лилбека лично, но общение оборвалось после одной неприятности, даже несчастья .
»
Документ: Жених и невеста: роман
Ганиева Алиса Аркадьевна, издание 2015 г.
Тип дискурса: Художественный
«А потом в поселок приехал Халилбек – у него и здесь был запертый наглухо особнячок, буквально за поворотом от дома Марата. Неизвестно, чего ему приспичило самому сесть за руль и примчаться ночью, без охраны. И как так произошло, что Адик попался ему под колеса в глухой поздний час. Дело, конечно, замяли. Отец Марата пробовал разобраться, но с Халилбеком было не совладать. Адика похоронили .»
Документ: Концепция национальной безопасности Российской Федерации (1997)
Издание 1997 г.
Тип дискурса: Историографический
«Углубление кризиса во внутриполитической, социальной и духовной сферах может привести к утрате демократических завоеваний .»
Документ: Одеты камнем
Ольга Дмитриевна Форш, издание 1978 г.
Тип дискурса: Художественный
«- Точно, что с Любинькой мне горе; представьте - она художница, Марья Ивановна покраснела, будто произнесла не вполне пристойную вещь. Ну, порисовала бы часик-другой, а то не угодно ли - целый день! А намедни в слезы. Учитель безо всякой дурной мысли ей сказал: "Большое у вас дарование, только жаль, что вы не юноша". А она в амбицию: "Вы, кричит, китайскому посланнику небось не сказали бы, что он умный человек, да жаль, что косоглаз, а женщине смеете? Вон из моей комнаты!" А мне говорит: "Я, мама, барышней вовсе себя не чувствую, хочу жить как мужчина".»
Документ: Мать
Максим Горький (А.М. Пешков), издание 1907 г.
Тип дискурса: Художественный
«Молодежь сидела в трактирах или устраивала вечеринки друг у друга, играла на гармониках, пела похабные, некрасивые песни, танцевала, сквернословила и пила. Истомленные трудом люди пьянели быстро, во всех грудях пробуждалось непонятное, болезненное раздражение. Оно требовало выхода. И, цепко хватаясь за каждую возможность разрядить это тревожное чувство, люди из-за пустяков бросались друг на друга с озлоблением зверей. Возникали кровавые драки. Порою они кончались тяжкими увечьями, изредка -- убийством.
В отношениях людей всего больше было чувства подстерегающей злобы, оно было такое же застарелое, как и неизлечимая усталость мускулов. Люди рождались с этою болезнью души, наследуя ее от отцов, и она черною тенью сопровождала их до могилы, побуждая в течение жизни к ряду поступков, отвратительных своей бесцельной жестокостью .
»
Документ: Новая дача
Чехов А.П., издание 1899 г.
Тип дискурса: Художественный
«Как-то мужики, и Родион в их числе, ходили в свой лес делить покос, и, когда возвращались домой, им встретился инженер. Он был в красной кумачовой рубахе и в высоких сапогах; за ним следом, высунув длинный язык, шла легавая собака.
— Здравствуйте, братцы! — сказал он. Мужики остановились и поснимали шапки.
— Я давно уже хочу поговорить с вами, братцы, — продолжал он. — Дело вот в чем. С самой ранней весны каждый день у меня в саду и в лесу бывает ваше стадо. Всё вытоптано, свиньи изрыли луг, портят в огороде, а в лесу пропал весь молодняк. Сладу нет с вашими пастухами; их просишь, а они грубят. Каждый день у меня потрава, и я ничего, я не штрафую вас, не жалуюсь, между тем вы загнали моих лошадей и бычка, взяли пять рублей. Хорошо ли это? Разве это по-соседски? — продолжал он, и голос у него был такой мягкий, убедительный и взгляд не суровый. — Разве так поступают порядочные люди? Неделю назад кто-то из ваших срубил у меня в лесу два дубка. Вы перекопали дорогу в Ереснево, и теперь мне приходится делать три версты кругу. За что же вы вредите мне на каждом шагу? Что я сделал вам дурного, скажите бога ради? Я и жена изо всех сил стараемся жить с вами в мире и согласии, мы помогаем крестьянам, как можем. Жена моя добрая, сердечная женщина, она не отказывает в помощи, это ее мечта быть полезной вам и вашим детям. Вы же за добро платите нам злом. Вы несправедливы, братцы. Подумайте об этом. Убедительно прошу вас, подумайте. Мы относимся к вам по-человечески, платите и вы нам тою же монетою.
Повернулся и ушел. Мужики постояли еще немного, надели шапки и пошли. Родион, который понимал то, что ему говорили, не так, как нужно, а всегда как-то по-своему, вздохнул и сказал:
— Платить надо. Платите, говорит, братцы, монетой...»
Документ: Новая дача
Чехов А.П., издание 1899 г.
Тип дискурса: Художественный
«— Кучериха пришла! Кучериха!
— Здравствуйте, — сказала Елена Ивановна и остановилась; она помолчала и спросила: — Ну, как поживаете?
— Живем ничего, благодарить бога, — ответил Родион скороговоркой. — Известно, живем.
— Какая наша жизнь! — усмехнулась Степанида. — Сами видите, барыня, голубушка, бедность! Всего семейства четырнадцать душ, а добытчиков двое. Одно звание — кузнецы, а приведут лошадь ковать, угля нет, купить не на что. Замучились, барыня, — продолжала она и засмеялась, — и-их как замучились!
Елена Ивановна села на крыльце и, обняв свою девочку, задумалась о чем-то, и у девочки тоже, судя по ее лицу, бродили в голове какие-то невеселые мысли; в раздумье она играла нарядным кружевным зонтиком, который взяла из рук у матери.
— Бедность! — сказал Родион. — Заботы много, работаем — конца-краю не видать. Вот дождя бог не дает... Неладно живем, что говорить.
— В этой жизни вам тяжело, — сказала Елена Ивановна, — зато на том свете вы будете счастливы.
Родион не понял ее и в ответ только кашлянул в кулак. А Степанида сказала:
— Барыня, голубушка, богатому и на том свете ладно. Богатый свечи ставит, молебны служит, богатый нищим подает, а мужик что? Лба перекрестить некогда, сам нищий-разнищий, уж где там спасаться. И грехов много от бедности, да с горя всё, как псы, лаемся, хорошего слова не скажем, и чего не бывает, барыня-голубушка, — не дай бог! Должно, нет нам счастья ни на том, ни на этом свете. Всё счастье богатым досталось.
Она говорила весело; очевидно, давно уже привыкла говорить о своей тяжелой жизни. И Родион тоже улыбался; ему было приятно, что у него старуха такая умная, словоохотливая.
— Это только так кажется, что богатым легко, — сказала Елена Ивановна. — У каждого человека свое горе. Вот мы, я и мой муж, живем не бедно, у нас есть средства, но разве мы счастливы? Я еще молода, но у меня уже четверо детей; дети всё болеют, я тоже больна, постоянно лечусь.
— А какая в тебе болезнь? — спросил Родион.
— Женская. У меня нет сна, не дают покою головные боли. Я вот сижу, говорю, а в голове нехорошо, слабость во всем теле, и я согласна, пусть лучше самый тяжелый труд, чем такое состояние. И душа тоже непокойна. Постоянно боишься за детей, за мужа. У каждой семьи есть свое какое-нибудь горе, есть оно и у нас. Я не дворянка. Дед мой был простой крестьянин, отец торговал в Москве и тоже был простой человек. А у моего мужа родители знатные и богатые. Они не хотели, чтобы он женился на мне, но он ослушался, поссорился с ними, и вот они до сих пор не прощают нас. Это беспокоит мужа, волнует, держит в постоянной тревоге; он любит свою мать, очень любит. Ну, и я беспокоюсь. Душа болит.
Около избы Родиона уже стояли мужики и бабы и слушали. Подошел и Козов и остановился, потряхивая своей длинной, узкой бородкой. Подошли Лычковы, отец и сын.
— И то сказать, нельзя быть счастливым и довольным, если не чувствуешь себя на своем месте, — продолжала Елена Ивановна. — Каждый из вас имеет свою полосу, каждый из вас трудится и знает, для чего трудится; муж мой строит мосты, одним словом, у каждого свое место. А я? Я только хожу. Полосы у меня своей нет, я не тружусь и чувствую себя как чужая. Всё это я говорю, чтобы вы не судили по наружному виду; если человек одет богато и имеет средства, то это еще не значит, что он доволен своей жизнью.
Она встала, чтобы уходить, и взяла за руку дочь.
— Мне у вас здесь очень нравится, — сказала она и улыбнулась, и по этой слабой, несмелой улыбке можно было судить, как она в самом деле нездорова, как еще молода и как хороша собой; у нее было бледное, худощавое лицо с темными бровями и белокурые волосы. И девочка была такая же, как мать, худощавая, белокурая и тонкая. Пахло от них духами.
— И река нравится, и лес, и деревня... — продолжала Елена Ивановна. — Я могла бы прожить тут всю жизнь, и мне кажется, здесь бы я выздоровела и нашла свое место. Мне хочется, страстно хочется помогать вам, быть вам полезной, близкой. Я знаю вашу нужду, а то, чего не знаю, чувствую, угадываю сердцем. Я больна, слаба, и для меня, пожалуй, уже невозможно изменить свою жизнь, как я хотела бы. Но у меня есть дети, я постараюсь воспитать их так, чтобы они привыкли к вам, полюбили вас. Я буду внушать им постоянно, что их жизнь принадлежит не им самим, а вам. Только прошу вас убедительно, умоляю, доверяйте нам, живите с нами в дружбе. Мой муж добрый, хороший человек. Не волнуйте, не раздражайте его. Он чуток ко всякой мелочи, а вчера, например, ваше стадо было у нас в огороде, и кто-то из ваших сломал плетень у нас на пасеке, и такое отношение к нам приводит мужа в отчаяние. Прошу вас, — продолжала она умоляющим голосом и сложила руки на груди, — прошу, относитесь к нам как добрые соседи, будем жить в мире! Сказано ведь, худой мир лучше доброй ссоры, и не купи имение, а купи соседа. Повторяю, мой муж добрый человек, хороший; если всё будет благополучно, то мы, обещаю вам, сделаем всё, что в наших силах; мы починим дороги, мы построим вашим детям школу. Обещаю вам.
— Оно, конечно, благодарим покорно, барыня, — сказал Лычков-отец, глядя в землю, — вы образованные, вам лучше знать. А только вот в Ересневе Воронов, богатый мужик, значит, обещал выстроить школу, тоже говорил — я вам да я вам, и поставил только сруб да отказался, а мужиков потом заставили крышу класть и кончать, тысяча рублей пошла. Воронову-то ничего, он только бороду гладит, а мужичкам оно как будто обидно.
— То был ворон, а теперь грач налетел, — сказал Козов и подмигнул.
Послышался смех.
— Не надо нам школы. — проговорил Володька угрюмо. — Наши ребята ходят в Петровское, и пускай. Не желаем.
Елена Ивановна как-то оробела вдруг. Она побледнела, осунулась, вся сжалась, точно к ней прикоснулись чем-то грубым, и пошла, не сказав больше ни слова. И шла всё быстрей и быстрей, не оглядываясь.»
Документ: Новая дача
Чехов А.П., издание 1899 г.
Тип дискурса: Художественный
«Инженер, по-видимому, стал раздражителен, мелочен и в каждом пустяке уже видел кражу или покушение. Ворота у него были на запоре даже днем, а ночью в саду ходили два сторожа и стучали в доску, и уже из Обручанова никого не брали на поденную. Как нарочно кто-то (из мужиков или босяков — неизвестно) снял с телеги новые колеса и обменил их на старые, потом, немного погодя, унесли две уздечки и клещи, и даже в деревне начался ропот. Стали говорить, что надо бы сделать обыск у Лычковых и у Володьки, и тогда клещи и уздечки нашлись у инженера в саду под забором: кто-то подбросил.
Как-то шли толпой из леса, и опять по дороге встретился инженер. Он остановился и, не поздоровавшись, глядя сердито то на одного, то на другого, начал:
— Я просил не собирать грибов у меня в парке и около двора, оставлять моей жене и детям, но ваши девушки приходят чуть свет, и потом не остается ни одного гриба. Проси вас или не проси — это всё равно. Просьба, и ласки, и убеждение, вижу, всё бесполезно.
Он остановил свой негодующий взгляд на Родионе и продолжал:
— Я и жена относились к вам, как к людям, как к равным, а вы? Э, да что говорить! Кончится, вероятно, тем, что мы будем вас презирать. Больше ничего не остается!
И, сделав над собой усилие, сдерживая свой гнев, чтобы не сказать еще чего-нибудь лишнего, он повернул и пошел дальше.
Придя домой, Родион помолился, разулся и сел на лавку рядом с женой.
— Да... — начал он, отдохнув. — Идем сейчас, а барин Кучеров навстречу... Да... Девок чуть свет видел... Отчего, говорит, грибов не несут... жене, говорит, и детям. А потом глядит на меня и говорит: я, говорит, с женой тебя призирать буду. Хотел я ему в ноги поклониться, да сробел... Дай бог здоровья... Пошли им, господи...
Степанида перекрестилась и вздохнула.
— Господа добрые, простоватые... — продолжал Родион. — «Призирать будем...» — при всех обещал. На старости лет и... оно бы ничего... Вечно бы за них бога молил... Пошли, царица небесная...»
Документ: Что делать?
Николай Гаврилович Чернышевский, издание 1863 г.
Тип дискурса: Художественный
«Поутру 11 июля 1856 года прислуга одной из больших петербургских гостиниц у станции московской железной дороги была в недоумении, отчасти даже в тревоге . Накануне, в 9-м часу вечера, приехал господин с чемоданом, занял нумер, отдал для прописки свой паспорт, спросил себе чаю и котлетку, сказал, чтоб его не тревожили вечером, потому что он устал и хочет спать, но чтобы завтра непременно раз6удили в 8 часов, потому что у него есть спешные дела, запер дверь нумера и, пошумев ножом и вилкою, пошумев чайным прибором, скоро притих, -- видно, заснул. Пришло утро; в 8 часов слуга постучался к вчерашнему приезжему -- приезжий не подает голоса; слуга постучался сильнее, очень сильно -- приезжий все не откликается. Видно, крепко устал. Слуга подождал четверть часа, опять стал будить, опять не добудился. Стал советоваться с другими слугами, с буфетчиком. "Уж не случилось ли с ним чего?" -- "Надо выломать двери". -- "Нет, так не годится: дверь ломать надо с полициею". Решили попытаться будить еще раз, посильнее; если и тут не проснется, послать за полициею. Сделали последнюю пробу; не добудились; послали за полициею и теперь ждут, что увидят с нею.
Часам к 10 утра пришел полицейский чиновник, постучался сам, велел слугам постучаться, -- успех тот же, как и прежде. "Нечего делать, ломай дверь, ребята".
»
Комментарий: Случай в гостинице, описанный ниже, можно трактовать многоаспектно: на чисто событийном уровне это угроза безопасности индивида, предположительно связанная с тем или иным проявлением криминального поведения радикальной молодежи 1860-х гг., например, с ростом преступности. Однако полемика между «прогрессистами» и «консерваторами», приведенная в главе, призвана продемонстрировать сложный и неопределенный характер угрозы (т.е. общественных ожиданий), несводимый к криминалу. Поэтому эту (ложную в контексте романа) угрозу можно условно охарактеризовать как угрозу обществу – общественному единству – рост асоциального поведения.
Документ: Что делать?
Николай Гаврилович Чернышевский, издание 1863 г.
Тип дискурса: Художественный
«Но большинство, как всегда, когда рассуждает благоразумно, оказалось консервативно и защищало старое: "какое подурачился -- пустил себе пулю в лоб, да и все тут ". Прогрессисты были побеждены. Но победившая партия, как всегда, разделилась тотчас после по6еды. Застрелился , так; но отчего? "Пьяный", -- было мнение одних консерваторов; "промотался", -- утверждали другие консерваторы. -- "Просто дурак", -- сказал кто-то. На этом "просто дурак" сошлись все, даже и те, которые отвергали, что он застрелился. Действительно, пьяный ли, промотавшийся ли застрелился, или озорник, вовсе не застрелился, а только выкинул штуку, -- все равно, глупая, дурацкая штука.
На этом остановилось дело на мосту ночью. Поутру, в гостинице у московской железной дороги, обнаружилось, что дурак не подурачился, а застрелился. Но остался в результате истории элемент, с которым были согласны и побежденные, именно, что если и не пошалил, а застрелился, то все-таки дурак. Этот удовлетворительный для всех результат особенно прочен был именно потому, что восторжествовали консерваторы: в самом деле, если бы только пошалил выстрелом на мосту, то ведь, в сущности, было 6ы еще сомнительно, дурак ли, или только озорник. Но застрелился на мосту, -- кто же стреляется на мосту? как же это на мосту? зачем на мосту? глупо на мосту! -- и потому, несомненно, дурак.
Опять явилось у некоторых сомнение: застрелился на мосту; на мосту не стреляются, -- следовательно, не застрелился. -- Но к вечеру прислуга гостиницы была позвана в часть смотреть вытащенную из воды простреленную фуражку, -- все признали, что фуражка та самая, которая была на проезжем. Итак, несомненно застрелился, и дух отрицания и прогресса побежден окончательно.
Все были согласны, что "дурак", -- и вдруг все заговорили: на мосту -- ловкая штука! это, чтобы, значит, не мучиться долго, коли не удастся хорошо выстрелить, -- умно рассудил! от всякой раны свалится в воду и захлебнется, прежде чем опомнится, -- да, на мосту... умно!
Теперь уж ровно ничего нельзя было разобрать, -- и дурак, и умно.
»
Комментарий: Полемика между «прогрессистами» и «консерваторами», хоть и дана в ироническом ключе, раскрывает авторскую позицию: автор на стороне «прогрессистов» не только идеологически, но и фактически, т.к. отсутствие преступления впоследствии подтверждается сюжетно. Угроза «благоразумного» консерватизма, «защищающего старое» (здесь любопытная двусмысленность: «старое» обозначает и прежнюю точку зрения в рамках приводимой полемики, и «старый мир»), предполагает и защиту социокультурного порядка, в котором царит бедность, неравенство, несправедливость, попрание прав и свобод индивида и т.д. Более общо можно охарактеризовать эту угрозу как отрицание общественных изменений – угрозу обществу – общественному единству – неразвитость гражданского общества. Эта угроза в данном контексте является не ложной, а подлинной, хотя и артикулируется иронически. На протяжении всего фрагмента ложная угроза может быть описана как угроза обществу – общественному единству – рост асоциального поведения.
Документ: Что делать?
Николай Гаврилович Чернышевский, издание 1863 г.
Тип дискурса: Художественный
«Да, Верочка так; ну, а он? Дикарь он, судя по словам Феди, и голова его набита книгами да анатомическими препаратами, составляющими самую милую приятность, самую сладостнейшую пищу души для хорошего медицинского студента. Или Федя наврал на него?»