Социокультурные угрозы в докладах советских лидеров 1950-1980-х годов: трансформация языка описания (аналитическая справка)

Источниками анализа стали 10 резолюций ЦК и докладов генеральных секретарей на Съездах КПСС 1956–1991 гг. В совокупности они показывают изменения общего взгляда на международные отношения, задачи партийного строительства, внутреннюю политику в СССР и восприятие разного рода угроз. Их компаративный анализ интересен и сам по себе, и для понимания более длительных векторов трансформаций социокультурных рисков, вызовов и угроз в XIX–XX вв., а также диахронических изменений языка их описания и стратегий преодоления.

Главным трендом этого периода представляется постепенный распад идеи построения коммунистического общества [1] — универсального светлого будущего, которое исключало какие-либо угрозы и риски. С другой стороны, отсылки к революционному прошлому (которые сохраняли свою значимость до начала 1990-х гг.) и признание социалистического характера современного советского общества способствовали преуменьшению проблем и сложностей, которые выглядели ситуативными и незначительными на общем фоне решаемых задач. Плановая экономика предполагала стабильность и поступательный рост, что также делало проблемы и недостатки минимальными: «Наша цель — сделать жизнь советских людей еще лучше, еще краше, еще счастливее. <...> Для нас это — единственный путь к благосостоянию и счастью, к светлому коммунистическому будущему» [2]. Кроме того, даже в отношении империалистических стран экономический кризис и сопутствующие социальные противоречия воспринимались диалектически — как способствующие ослаблению позиций буржуазии и одновременно усиливающие революционную активность народных масс.

На этом общем фоне представления о существующих угрозах, разумеется, претерпевали некоторые изменения. В документах 1950–1960-х гг. вместо «врагов народа» и «агентов иностранных разведок» — преобладающей в политическом воображении 1930 — начала 1950-х гг. угрозы [3] — гораздо чаще фигурирует угроза новой мировой войны, рост милитаризма в США и других западных странах. «Нельзя исключать возможность развязывания империалистами новой войны. Империалистические маньяки могут броситься на авантюры, чтобы остановить ход истории» [4]. Соответственно, основная стратегия преодоления ее укрепления — укрепление обороноспособности и подготовка к активным военным действиям, которые должны завершиться победой социалистических стран [5]. Сфера внешней политики и дипломатии относится к «надстройке», менее важной по сравнению с «базисом» — производственными отношениями, развитие которых имеет приоритет в экономической и геополитической конкуренции с капиталистическими странами: «Гибель империализма и торжество социализма во всемирном масштабе неизбежны. <..> Наконец, только на путях построения материально-технической базы коммунизма можно выиграть экономическое соревнование с капитализмом, всегда поддерживать оборону страны на уровне, позволяющем сокрушить любого агрессора, который осмелится поднять руку на СССР, на весь социалистический мир» [6].

В 1970 — начале 1980-х гг. угрозу представляет уже не прямая война с Западом, но агрессивные действия империалистов в «развивающихся странах»: «Трудно говорить спокойно о бесчинствах, которые творят вооруженные до зубов интервенты. Сотни тысяч тонн напалма буквально выжгли целые районы Южного Вьетнама. Почти полтора миллиона вьетнамцев получили отравления, многие погибли в результате применения химического оружия. Совесть любого честного человека, тем более совесть коммуниста, никогда не примирится с тем, что творят американские интервенты и их подручные, именующие себя представителями «западной цивилизации» и так называемого «свободного мира». Позор им! [курсив наш]» [7]. Речь идет скорее о вызовах, чем об угрозах — прямом ущербе интересам и безопасности СССР.

С середины 1980-х гг. внешние угрозы теряют свою прежнюю роль: «Новое политическое мышление помогло нам по-иному увидеть и реалистически оценить окружающий мир, освободило от конфронтационного подхода во внешней политике» [8]. В докладах М.С. Горбачева сближение с Западом выступает заслугой советского лидера, а угрозы переключаются на проблемы внутренней политики — сопротивление партаппарата, растущий экономический кризис и обострение межнациональных конфликтов в СССР. Именно в этом контексте в выступлениях М.С. Горбачева появляется понятие цивилизации, объединяющее социалистические и капиталистические страны, которые оказываются перед лицом общих глобальных вызовов: «Рождается новая цивилизация. Рождается, чтобы погибнуть, не справившись с громадностью глобальных угроз, либо выработать качественно иные правила общежития, совершенно новую мировую политику» [9].

Именно на этом фоне историческая политика и риторика социокультурных угроз оказываются востребованы для легитимации своих достижений и критики позиций политических оппонентов: «Чтобы правильно определить перспективу нашего развития, надо было разобраться и в собственной истории. Это, может быть, один из самых трудных, болезненных и вместе с тем необходимых оздоровительных процессов» [10]. Безусловно, история и до этого использовалась советскими лидерами как арена политической борьбы: верность идеям революции и успехи во Второй мировой становились маркерами легитимности власти. А критика оппонентов (например, после разоблачения культа личности) предполагала перенос на них всей ответственности за возникавшие проблемы (в частности, за репрессии), тогда как заслуги действующих лидеров (самого Н.С. Хрущева и других членов ЦК) подчеркивались и преувеличивались [11]. В Докладах Л.И. Брежнева итоги Второй мировой войны и «надежды империалистических кругов на пересмотр результатов второй мировой войны» [12] также были неразрывно связаны с политической полемикой в ФРГ и ГДР. На этом фоне перестройка не просто обвинила противников М.С. Горбачева в «попытках исказить прошлое, которые служат нагнетанию националистических страстей» [13], но изменила социокультурные рамки соотношения прошлого, настоящего и будущего. Именно эта новая (неустойчивая) тепморальность и активировала социокультурные угрозы, впервые четко отличимые от рисков и вызовов. Подробнее. Исчезновение коммунизма в будущем и переоценка революции в прошлом привели к переосмыслению всей символической политики — спровоцировали ситуацию неопределенности, нехватку общих (признаваемых обществом в целом) смыслов, фиксируемую термином «постсоветское». При этом отсутствие внятных новых целей этот кризис смыслополагания заставлял руководство СССР (а потом, в 1990-е гг. и России) действовать «реактивно» — отвечать на сложившуюся ситуацию, пытаясь свести к минимуму негативные тренды, а не разрабатывать какую-то новую концепцию будущего. История при этом становилась важнейшим политическим ресурсом в виду нехватки других символических средств для отстаивания своей легитимности и преодоления политических разногласий.

Одновременно меняются ключевые политические акторы или агенсы угроз. В документах 1950-1960-х гг. главной движущей силой социально-политического развития выступала коммунистическая партия — «авангард международного рабочего движения», ведущая советский народ к коммунизму [14]. В 1970-е гг. кроме партии (по-прежнему играющей ключевую роль), советского народа и пролетариата в документах ЦК чаще подчеркивается значение разных социально-политических организаций и сил: комсомола, трудовых коллективов, Советов, вооруженных сил, молодежи, «наших ученых», «работников советской литературы и искусства» [15]. После 1985 г. среди них ключевую роль приобретает интеллигенция, а в поисках союзников для урегулирования конфликтов (особенно национальных) впервые происходит обращение к церкви; чуть чаще декларируется забота о правах и интересах граждан [16]. При этом вместо народа все чаще упоминается общество — активная часть населения, объединенная не территориальными границами или социальными интересами, но неким набором идей и культурных ценностей. Пациенсы = производительные силы в 1950-60-е / развивающиеся страны в 1970-е / после 1985 = общество, которое все больше прислушивается к противникам перестройки. Если агенсами в 1950-60-е гг. выступали империалисты [17], в 1970-е — «реакционная буржуазия» (что предполагало существование и буржуазии «нереакционной», с которой можно вести переговоры о мирном сосуществовании), в документах ЦК эпохи перестройки противниками реформ позиционировались, с одной стороны, как консерваторы, сторонники административно-командной системы, а с другой — как радикалы, экстремисты и националисты. Такая пролиферация контрагенсов, победа над которыми в будущем совершенно не очевидна, также способствовала росту угроз как невозможности проводить устойчивую политику, ориентированную на определенный образ будущего. Таким образом, полит проблемы 1980-х гг. не только напрямую вели к росту разногласий по целому ряду вопросов и меняли язык описания внутриполитических, экономических и культурных проблем, но и формировали ощущение неопределенности, когда сами социокультурные рамки становятся пространством борьбы и конкуренции в символической политике. Важнейшей ареной борьбы и формирования новой публичной сферы стала история. Настоящее и будущее воспринимались как все более неопределенные символические поля, которые не могут рассматриваться как устойчивый символический ресурс. И эта неопределенность также усиливала ощущение угроз — необходимость предвосхитить опасное будущее, спланировать стратегию выживания в условиях растущей политической неопределенности и экономической конкуренции.

Таким образом, неолиберализм 1990-х гг. сказался в России с удвоенной силой: кроме изменения экономической конъюнктуры он привел к радикальной ревизии социокультурных рамок и ощущению человека в социокультурной среде. Изменились не только отдельные векторы символической политики — например, революция стала восприниматься как угроза, а террор стал предполагать иного актора [18]. Радикально сменились агенсы символической политики: место партии и советского народа заняли (национальные) государства. При этом идеологическая риторика борьбы с империализмом не просто сменяется геополитикой, но происходит качественный переход от состояния устойчивости к неустойчивости.

 

[1] «А расчеты показывают, что за 20 лет мы построим в основном коммунистическое общество. (Продолжительные аплодисменты)». Хрущев, 1961.

[2] Брежнев, 1971.

[3] Например, см. Постановление о Берии 1953: «Как теперь видно, Берия, ловко маскируясь, различными карьеристскими махинациями втерся в доверие к И. В. Сталину. Преступная антипартийная и антигосударственная деятельность Берия, глубоко скрытая и замаскированная при жизни И. В. Сталина, после его кончины, когда враги Советского государства активизировали свою подрывную антисоветскую деятельность, начала раскрываться шаг за шагом. Обнаглев и распоясавшись, Берия в последнее время стал раскрывать свое подлинное лицо врага партии и советского народа».

[4] Хрущев, 1961.

[5] Брежнев, 1966: «Агрессорам противостоит теперь такая могучая, несокрушимая сила, что если они пойдут на развязывание войны, то ничего другого не получат, кроме своей гибели».

[6] Хрущев, 1961.

[7] Брежнев, 1971.

[8] Горбачев, 1989.

[9] Для сравнения см. Хрущев, 1961: «В Африке исключительно велика детская смертность. Свыше 80 проц. взрослого населения Африки и более 40 проц. населения Латинской Америки не умеют читать и писать. Такой страшной ценой оплачена так называемая цивилизация «свободного мира».

[10] Горбачев, 1990. Горбачев, 1989: «Вообще, товарищи, мы за полное восстановление исторической правды. Нельзя переписывать историю в угоду субъективным представлениям и политическим расчетам, подчиняясь страстям и амбициям сегодняшнего дня. Ход событий не повернуть вспять. Идти вперед можно, лишь опираясь на историческую правду и реальности современного мира».

[11] «Известно, что именно в период войны члены ЦК, а также выдающиеся советские военачальники взяли в свои руки определенные участки деятельности в тылу и на фронте, самостоятельно принимали решения и своей организаторской, политической, хозяйственной и военной работой, вместе с местными партийными и советскими организациями обеспечивали победу советского народа в войне. После победы отрицательные последствия культа личности вновь стали сказываться с большой силой.

Ленинское ядро Центрального Комитета сразу же после смерти Сталина стало на путь решительной борьбы с культом личности и его тяжелыми последствиями».

[12] Брежнев, 1971.

[13] Горбачев, 1989.

[14] Брежнев, 1971: «Минувшее пятилетие было периодом дальнейшего роста и укрепления нашей великой ленинской партии, дальнейшего упрочения ее связей с народом, возрастания ее руководящей роли во всей жизни советского общества. Партии приходилось решать в эти годы немало сложных задач. Обобщая накопленный опыт коммунистического строительства, партия выработала принципиальный, реалистический курс политики, с одобрением встреченный и единодушно поддержанный всем советским народом».

[15] Брежнев, 1971.

[16] Например, см.: Закон СССР от 02.04.1990 n 1403-1 «Об усилении ответственности за посягательства на национальное равноправие граждан и насильственное нарушение единства территории Союза ССР».

[17] Империализм мешает, но не может победить — скорее, сопротивляется: «соотношение мировых политических, экономических и военных сил уже изменилось в пользу миролюбивого лагеря».

[18] Брежнев, 1966 «Будучи не в силах победить коммунистов в идейно-политической борьбе, буржуазная реакция становится на путь террора против коммунистических партий, на путь физической расправы с верными сынами рабочего класса, трудового народа. Вся наша партия, весь наш народ с глубоким возмущением осуждают антикоммунистический террор в Индонезии» — «террор реакции».